Старый друг

Привет, друг мой. Старый ты стал. Не бегаешь больше по дому, не заливаешься радостным лаем, когда получаешь что-то вкусное, не тычешься мокрым носом в щеку, требуя внимания к себе. Только лежишь, свернувшись в клубочек, и смотришь грустным взглядом на меня. Помнишь, как весело нам было раньше? Помнишь, конечно. И я помню.

Помню, как в детстве накормил тебя жареным мясом, отложенным на ужин, пока родители были на работе. Ох и влетело же мне. А ты весело махал хвостом и облизывался. Ты всегда с весельем смотрел на жизнь. Я тоже раньше не задумывался, а потом повзрослел. Как ты, друг мой. Ушло веселье. Только ты всегда был веселым, даже повзрослев.

Помнишь, как мы бегали на улице до поздней ночи, когда родители отвозили нас на дачу? Ты еще в репейник забежал, а я тебя вычесывал до утра. Ох и кусался ты тогда. А я же ради тебя старался. Знаешь? Конечно, знаешь. Хоть и молчишь. Ты тот еще проказник был. Я как сейчас помню, когда тебя первый раз увидел.

Мы тогда с папой по рынку в Одессе гуляли, там и наткнулись на итальянцев, которые щенков продавали. Все щенки были милыми. Маленькие, смешные колобки, весело гоняющиеся по коробке. Только тебя там не было.
Ты лежал отдельно в плетеной корзинке, фыркал и смотрел на людей задумчивым, черным взглядом. А увидел меня и залился радостным лаем, чуть корзинку не перевернул. Тогда, взяв тебя на руки, я понял, что вот он – лучший друг, которого мне не хватало. Который будет веселиться со мной днем и, свернувшись в ногах, спать ночью. Папа тоже это понял, и, не задумываясь, отдал продавцам месячный оклад. Тогда я остался без традиционных игрушек, зато получил тебя.
Я помню, как мы шли по аэропорту, а люди смотрели нам вслед. Из-за тебя, друг мой. Никто такой прелести раньше не видел. А я шел гордо, прижимая к груди плетеную корзинку, в которой ты сидел. Я гордился тем, что ты мой. Помнишь? Да, ты и сам это знаешь. Кто мне весь полет домой покоя не давал и старался вылезти из корзинки. Даже стюардессы не смогли удержаться от умилительных возгласов, когда видели тебя. Ты был для них настоящей игрушкой. Только живой и от того более прекрасной. Ты и сейчас красив, дружок. Веришь? Веришь, конечно. Ты знаешь, что я не вру. Тебе-то уж точно.

Я все помню. И веселое, и грустное. Помню, как ты изучал нашу квартиру, где ты теперь будешь жить. Помню, как испугался кота, который шипел на тебя, словно взбесившийся чайник. Это потом вы подружились. А сначала он тебя недолюбливал. Как и ты его. Я все помню, дружок. Особенно тот момент, когда тебя украсть хотели.

Да, да. Не смотри на меня так. Я правда испугался. Ты был диковинкой для нашего холодного города. Живой игрушкой, похожей на гремлина Гизмо. Знаешь, как я мечтал, чтобы у меня когда-нибудь появился свой Гизмо? Мечта сбылась. А потом чуть не потерялась. Я тогда домой в слезах пришел. Ты удивлен? Да, я плакал, друг мой. Плакал, вытирал кулаком слезы и, захлебываясь, рассказывал папе о том, что тебя украл какой-то странный дядька в черной куртке. Папа долго ждать не стал и сразу бросился на улицу. Вернулся он через три часа, держа тебя на руках. Знал бы ты, как я обрадовался. Так сильно, что не заметил разбитого до крови кулака отца. Зато видел его улыбку, когда ты принялся скакать вокруг меня.

Ты это тоже помнишь. Я уверен. Только сказать ничего не можешь. Собаки только в сказках говорят. Но твои глаза говорят о многом. Вон, ты даже хвостом махать пытаешься. Не нужно, дружок. Я знаю, что ты чувствуешь. Я вот чувствую грусть и стыд. Почему стыд? Мне стыдно за то, что я тебя однажды побил веником, когда напрудил в коридоре большую лужу. Я был таким дураком. Прости меня, дружок. Или не прощай. Я себя до сих пор простить не могу. Я думал, что ты специально так сделал. Да, да. Я был таким дураком. И за это мне стыдно.

А помнишь, когда ты заболел? Сильно заболел. Не мог ходить, ничего не ел, лежал в коридоре и смотрел на дверь. Я не знал, что с тобой, и очень испугался. Ты бы мне все равно не рассказал бы, даже если мог. Да? Я знаю, дружок. Но мы спасли тебя тогда. Вылечили от какой-то труднопроизносимой болезни. И ты снова принялся бегать по дому, пугать лаем кота и попрошайничать, когда мы обедали. Да, ты помнишь, что я всегда тебе кидал вкусные кусочки, даже не боясь того, что родители увидят. Но мы же друзья? Друзья. А с друзьями всегда делятся самым вкусным. Давно это было, дружок. Но я помню. Как сейчас.

Я тогда заболел. Ангиной. Лежал в кровати, обливаясь потом, кашлял и горстями ел таблетки. А ты все время лежал рядом, не отходя от меня ни на шаг. Лишь тихонько поскуливал, когда мне было очень плохо, и поднималась температура. Знаешь, дружок, твое тепло меня тогда грело лучше одеяла, лекарств и горячего чая с малиновым вареньем. Я спокойно засыпал лишь тогда, когда поглаживал твою голову слабой рукой и знал, что ты рядом. Да, дружок. Поэтому я сижу сейчас рядом с тобой. Нет, не волнуйся. Я никуда не уйду. Буду рядом.
Ты спросишь, почему такое внимание к собаке? Ты не простая собака, а мой друг. Еще с момента первой встречи я понял это. Как понял и ты. Мы вместе веселились на даче летом, резвились в снегу зимой, а ты постоянно нырял в сугробы с головой и бесился, когда мы приходили домой, мокрые и счастливые.

Даже когда я уехал из дома, я всегда думал о тебе. Знал, что ты меня ждешь, ловишь подслеповатым взглядом знакомый силуэт на улице и расстраиваешься, когда убеждаешься в том, что это не я. Помнишь, как ты радовался, когда я приезжал в отпуск к родителям? Помнишь, дружок. Ты все помнишь. Сейчас у тебя седая морда, глаза уже не так хорошо видят, а лапки болят. Но ты помнишь. Ты сразу понял, что я приехал, стоило мне только войти в подъезд. Папа рассказал, как ты пополз к коридору. Не нужно, дружок. Я сам приду к тебе. Нет, не надо грустить. Лучше отдохни. Да я буду здесь, пока ты не уснешь. Буду поглаживать тебя по мягкой шерстке, и вспоминать, как нам было весело. Когда-нибудь мне придется уехать, друг мой, но мы обязательно увидимся. Ты снова будешь бегать, и будоражить округу звонким лаем, а потом я нажарю тебе столько мяса, сколько ты никогда не сможешь съесть.

Засыпай дружок, засыпай. Я здесь, с тобой. Мой старый друг. Мой самый верный.

© Гектор Шульц