Послушник

Порыв холодного осеннего ветра зашуршал желтыми листьями старого вяза, и, пробежавшись по территории монастыря, затих. Мужчина лет сорока с грубыми чертами лица разогнул затекшую спину и, подняв голову, посмотрел вверх. Несколько листьев, оторвавшись от веток, бесшумно опускались к нему по чудной траектории, как будто выбирая лучшее место для посадки. Когда все они приземлились на выбранные места, мужчина снова склонился над козлами и, поудобнее перехватив ножовку, вонзил ее зубья в сухую древесину.
Распилив пополам очередное бревно, он, смахнув капли пота со лба, решил сделать короткую передышку. Осмотревшись по сторонам и приметив подходящую чурку, он присел на нее и только сейчас увидел монаха, стоявшего неподалеку и внимательно наблюдавшего за ним. Заметив, что мужчина обратил на него внимание, монах приблизился к нему легкими и неслышными шагами.

– Ты, брат, долго так будешь мучаться, – тихим голосом произнес он, – пилить-то надо с внешней стороны опор – тогда и ножовку закусывать не будет.

Мужчина поднялся на ноги и осмотрел незнакомца тяжелым взглядом карих глаз. На вид монаху было лет тридцать пять, но темная борода определенно старила его лицо, накидывая лишние годы. Взгляд был спокойным, но слегка печальным даже тогда, когда он улыбался.

– Да, что-то не подумал, – кивнул мужчина, – спасибо за совет.
– Как звать-то тебя? – спросил монах.
– Михаилом.
– Давно здесь?
– Второй месяц пошел, – неожиданно для себя разговорился обычно немногословный Михаил, – в прошлом году четыре месяца трудником отработал, а теперь вот... в послушники подался.
– Помню, помню, – кивнул монах, – видел тебя пару раз в том году. Работал усердно, ни с кем не разговаривал особо, поручения выполнял добросовестно. А еще выправка у тебя приметная. Военный?
– Бывший, – мрачно буркнул Михаил и переложил ножовку из одной ладони в другую.
– Разные судьбы у наших послушников, разные жизни. Но военных здесь не часто встретишь. По глазам вижу, что хлебнул ты горя, брат.
Монах замолчал, как будто ожидая ответа на вопрос, который не задавал. Михаил шмыгнул носом и бросил на монаха короткий взгляд.
– Разное бывало, – неохотно произнес он.
– Воевал?
– Если это можно войной назвать...
– Истину говоришь, – вздохнул монах, сразу же сообразив, о какой войне идет речь, – люди на одном языке изъясняются, крестятся теми же перстами, а затем идут и стреляют друг в друга. Любая война души губит, но такая совсем против естества человеческого идет.

Михаил ничего не ответил. Ему, как и любому человеку, не очень нравилось, когда к нему лезли в душу. Может быть, именно от этой людской привычки он и бежал, оставив мирскую жизнь за воротами монастыря.
– Мне работать надо, – глухим голосом произнес он и шагнул к козлам.
Подняв с земли новое бревно, он попытался положить его на опоры, но вдруг, вскрикнув от боли, схватился за правое плечо, выронив бревно на землю. Монах тут же оказался рядом с ним.
– Вывихнул?
– Да нет, там другое, – поморщившись, ответил Михаил, – ничего, сейчас пройдет.
Через несколько минут боль утихла. Монах, все это время молча наблюдавший за мужчиной, поднял упавшее бревно и положил его на опоры.
– Ранение? – спросил он.
– Угу, – кивнул Михаил, – четыре года покоя не дает. Пуля связки зацепила. Врач говорил, что теперь больше двух килограмм поднимать нельзя, но я навострился – если что, на левую руку вес переношу, а правой поддерживаю. Сейчас вот что-то поспешил...

Порыв ветра снова сорвал с вяза несколько листьев и опустил их на землю. Монах молча наблюдал за их непродолжительным полетом, а Михаилу вдруг захотелось выговориться – слишком уж долго он всё держал в себе.
– Мы тогда высоту должны были занять. Ну как высоту... Холмик небольшой у деревни. Получили приказ выбить противника и занять оборону до подхода основных сил. Сделали. У нас двое раненых, у них трое убитых. Они отошли и на соседнем пригорке закрепились. Пару дней постреливали конечно, но на рожон никто особо не лез. А потом завелся у них какой-то снайпер дикий – за три дня два двухсотых. Меня вот в плечо подстрелил, гад. Вроде пустяк, а крови столько натекло, что потом в больничке еще неделю куски засохшие от себя отколупывал.
Михаил тяжело вздохнул и, поморщившись, прикоснулся к плечу.
– Уже после операции сказали, что боец из меня теперь никакой – рука выше пояса с тех пор не поднимается. Уволился, посмотрел на всё это со стороны и подумал – может Бог меня тогда уберег от того стрелка? Тех двоих парней он точно в грудь пометил, а меня вот в плечо. В общем, помыкался я немного, понял, что инвалид никому не нужен, да сюда подался – может получится у меня здесь от всей этой крови отмыться – я ведь там тоже не цветочки собирал, – он ненадолго замолчал, а затем, вынырнув из тяжелых воспоминаний, посмотрел на монаха, – ты прости, нахлынуло чего-то... Ты сам-то давно здесь?
– Третий год, – задумчиво ответил тот.
– А как пришел?
Монах молча смотрел на дерево, поскрипывающее под усиливающимися порывами ветра, и, казалось, не слышал вопроса.
– Ну, ладно, не хочешь – не говори. Пойду дальше работать, вроде отпустило немного.
Михаил поднял с земли ножовку и подошел к своему рабочему месту.
– Давай помогу, – предложил монах, – вдвоем всяко легче будет.
– Да не нужно, спасибо, – отмахнулся Михаил, – сам справлюсь потихоньку.
– Ну, тогда Бог в помощь. Но все же сильно не усердствуй – побереги здоровье.
Михаил кивнул и приступил к работе, но через несколько секунд остановился и снова посмотрел на монаха.
– Вот скажи мне. Разве это не знак свыше? Двоих парней прямо в грудь без промаха, а меня в плечо. Это же не случайность какая-то? Не просто так?
– Ветер сегодня сильный, порывистый, – глядя на дерево, произнес монах, а затем, посмотрев в глаза послушника, добавил, – прям как в тот день.

Михаил смотрел вслед уходящему монаху, а ветер срывал с дерева все новые и новые листья. Они падали на землю и замирали. Желтые, багровые и даже совсем зеленые.

©ЧеширКо