Правила жизни Фрэнсиса Форда Копполы

Я не смотрел «Клан Сопрано». Шпана меня не интересует.

Сколько себя помню, у нас на столе всегда было вино. Его даже детям давали. Мы, правда, разбавляли его газировкой.

Когда я рос, мы переезжали каждые полгода. Я сменил 24 школы. У меня не было друзей. Во-первых, я всегда был новеньким. Во-вторых, меня зовут Фрэнсис — как девчонку. А еще тогда были популярными фильмы про Фрэнсиса, Говорящего Мула.

У меня больше воображения, чем таланта. Я пеку идеи. Просто такое свойство.

Для меня хорошо — это много. Если я что-нибудь готовлю, то готовлю с избытком, и получается слишком много.


Я ужасно поступил с отцом. Когда мне было лет 12 или 13, я работал на телеграфе. Я знал, как зовут директора музыкального отдела Paramount Pictures — Луис Липстоун. И написал: «Дорогой мистер Коппола, выбрали вас для написания музыки к фильму. Приезжайте ЛА немедленно. Ваш Луис Липстоун». Телеграммы тогда приходили на длинных лентах, которые надо было клеить. Я свою склеил, как настоящую, и доставил папе. Как же он был счастлив! А потом я ему все рассказал. Он был вне себя. Детей тогда били. Ремнем. Но я знаю, почему я это сделал: я хотел, чтобы он получил такую телеграмму.

Я восхищаюсь людьми вроде Вуди Аллена, который пишет по сценарию в год. Это поразительно. Всегда мечтал уметь так же.

Не надо делать кино из книг. Кино надо писать с чистого листа.

Если перед вами лежит лист бумаги, первым делом поставьте на нем время, дату и место.

Мы очень неуверены в себе. Не только молодые, все мы. Когда я что-то пишу, то никогда не перечитываю сразу. Уверен, у писателя есть гормон ненависти к только что написанному. А через день посмотришь на текст и скажешь: «О, неплохо».

Чем меньше бюджет, тем больше идея.

Мне кажется, «Апокалипсис сегодня» немного расширил представления о том, что люди могут вытерпеть в кино.

Перед съемками «Крестного отца» я созвал актеров в ресторан, посадил Марлона Брандо во главе стола, по правую руку Аль Пачино, по левую Джимми Каана. Моя сестра Талия, которая должна была играть Конни, подавала еду. Вскоре все стали относиться к Марлону как к отцу: Каан пытался произвести на него впечатление шутками, Пачино — напряженным молчанием, а моя сестра была очень напугана. Этот обед превратил их в персонажей.

Вообще-то концовка была предельно ясной — Майкл развратился, вот и все. Почему они захотели снимать дальше?

Единственное, о чем они спорили, — это название. Они были против «Крестного отца-2», им казалось, что зрителей это будет сбивать с толку. Ведь тогда фильмы называли «Возвращение Человека-волка» или «Сын Человека-волка». Но именно с «Крестного отца» пошли все эти числа в названиях. Я вообще много чего начал.

Бальзак сказал как-то о молодом писателе, который что-то у него украл: «Я почти прослезился. Я был так счастлив». Потому что именно этого нам и надо.

Я сидел у себя в трейлере, работал над «Крестным отцом» — вторым или третьим,— и тут ко мне стучатся: «С мистером Копполой хочет познакомиться Джон Готти» (босс одной из мафиозных семей Нью-Йорка, Гамбино). Я говорю: «Это невозможно, я занят». Есть поверье про вампиров — они не могут войти к вам в дом сами, их нужно пригласить.

Я всегда очень аккуратен с чужими деньгами, а со своими — нет.

Некоторым нравится досматривать титры до самого конца. Вы что, родственников там ищете?

Когда 45-летние мужики говорят: «Я заведу детей, когда добьюсь успеха», — я им отвечаю: «Если заведешь детей — добьешься».

Для меня высшая похвала — это «ничего подобного в жизни не видел».

На вещи надо смотреть с точки зрения вашей ожидаемой продолжительности жизни.

Чем мне теперь заняться? Чем-нибудь чуть более амбициозным. Или чуть менее амбициозным. Лучше менее. Для меня больше амбиций — это меньше амбиций.