Истории троллинга от писателей-классиков

Самый скандальный розыгрыш Александр Сергеевич Пушкин устроил во время своей ссылки на юг, в Екатеринославе (ныне украинский город Днепр, в советское время — Днепропетровск). Губернатор Шермот не смог упустить случая и пригласил уже прославленного поэта на обед со всем местным дворянским цветом.

Не очень любивший чиновников и власть имущих, Пушкин заявился на обед в кисейных, прозрачных почти как полиэтилен панталонах, безо всякого нижнего белья и даже не прикрыв срам полами рубашки. Общество было потрясено. Ничего странного не замечала только хозяйка дома, очень близорукая госпожа Шемиот. Другая дама, госпожа Фадеева, тихо посоветовала ей увести юных дочерей из гостиной.




Хозяйка сначала совсем не хотела верить в кисейные панталоны поэта и уверяла, что Фадеевой кажется и панталоны у Пушкиным самые обыкновенные, только бежевые. Но, присмотревшись, всё же увела дочерей, а Пушкин весь вечер вёл себя как ни в чём не бывало. По счастью, Шериот оказался немстительным, и поэт никак не пострадал за свою выходку.




Как-то Чехов вместе с журналистом Гиляровским купили солёный арбуз, завёрнутый в толстую серую бумагу. Но бумага стала мокнуть, едва Чехов взял покупку в руки. Было холодно, от мокрого арбуза моментально замёрзли пальцы. Гиляровский взял у него арбуз, но тоже не смог держать долго. Положить же было совершенно некуда, и Гиляровский, в конце концов, сказал, что сейчас арбуз выбросит.

Чехов возразил, что не стоит выкидывать, когда можно отдать полицейскому, пусть ест. Гиляровский подозвал городового и, когда тот подошёл, протянул ему арбуз со словами: «На, держи, только осторожнее…» Журналист хотел предупредить, что арбуз протекает, но Чехов его опередил, драматично прошептав: «… осторожнее, это БОМБА! Неси её в участок!»




У бедного полицейского от ужаса застучали зубы, но он осторожно взял арбуз и понёс его нежно, как младенца, в сторону участка. Остаётся надеяться, что шутку быстро разоблачили, иначе много людей перепугалось в тот вечер зря.




Один раз Максим Горький, считавший разгромные статьи одного из своих постоянных критиков очень несправедливыми, попросил Владимира Ходасевича помочь ему этого критика разыграть: напечатать в журнале «Беседа» два рассказа Горького, но один из них — под фамилией «Сизов». Горький хотел поймать критика на то, что тот опять изругает известного писателя и похвалит его же рассказ, но под другой фамилией. В результате критик разгромил обоих авторов.

А вот приехавший в гости Андрей Соболь, прочитавший те же рассказы, Горького очень расхвалил, а потом добавил: «А вот какого-то этого Сизова напрасно вы напечатали. Дрянь ужасная». Позже Горький попросил Ходасевича не объяснять Соболю, что это за Сизов такой: «А то мы будем стыдиться друг друга, как две голые монахини».






Как-то французский романист Ги де Мопассан, известный, кроме литературы, в основном своей неуёмной похотью, выпросил у знакомого доктора только что ампутированную человеческую ногу. Эту ногу он потом показал гостям, сказав, что велит сейчас пожарить мяса — и отослал на кухню.

Позже на стол действительно подали жареного мяса. Пока Мопассан ел и нахваливал, сообщая, что это, мол, ни на что не похоже, гости с трудом боролись с тошнотой и пытались сообразить, сдавать ли известного писателя в клинику для умалишённых или пока он специально на мясо людей не расчленяет, можно простить такие странности. Потом, конечно, оказалось, что ногу похоронили, а на стол подавали свинину.






Марк Твен обожал писать в разные газеты статьи с опровержениями слухов о своей смерти (слухов, заметив, о которых никто слыхом не слыхивал). Эта шутка так замучила редакторов, что они стали добавлять в конце сообщения «к сожалению».




Однажды ночью в апартаменты Бальзака проник вор и стал взламывать замок в ящике письменного стола — в таком месте часто держали деньги. Вдруг в темноте раздался смех.

— Любезный, вы зря рискуете, пытаясь в ночи найти то, что мне не удается найти даже при свете дня, — сообщил, не пытаясь даже пошевелиться, писатель. Сконфуженному вору пришлось уйти. Кстати, не факт, что украсть было нечего, но Бальзак очень уж искренне веселился.




Марка Твена пригласили на банкет в честь генерала Гранта и попросили произнести речь. Речь вышла не такой уж торжественной:

— Будущее Соединенных Штатов лежит пока в трех или четырех миллионах колыбелей.

В одной из них находится младенец, который в один прекрасный день станет великим полководцем. Сейчас, возможно, он предпринимает стратегические усилия, пытаясь запихнуть себе в рот большой палец ноги. 56 лет назад генерал Грант пытался предпринять такую же операцию…

Тем же вечером Твен записал в дневнике: «Представлен генералу Гранту. Я сказал, что счастлив с ним познакомиться, он сказал, что не может похвалиться тем же».






Как-то Чехов, уже очень больной, гулял с Буниным по вечерней Ялте. Проходя мимо одного дома, писатели заметили два женских силуэта. Увидев их, Чехов громко, нарочито удивлённо сказал:

— Вы слыхали, Бунина убили?! Зарезали у одной татарки!

Бунин открыл было рот, но Чехов тут же зашептал:

— Молчите! Завтра об убийстве Бунина будет говорить вся Ялта!

Что ж, Ивану Алексеевичу оставалось радоваться, что он услышал сплетню про себя самым первым.