Портреты ветеранов Второй мировой войны

Лейн Йонкер, 1916 г.р., Нидерланды

25 октября 1943 года мы вылетели во Францию, бомбить аэропорт. Немцы палили по нам с земли. Самолет подбили, я был тяжело ранен. Правая рука висела на клочке кожи. Стеклянная орудийная башня, в которой я сидел, была разрушена, но я не мог оттуда выбраться. Так мы и полетели обратно в Англию. На девять месяцев меня положили в больницу. Друзьям не позволяли меня навещать: командиры боялись, что, увидев меня, они не захотят больше летать. К счастью, руку пришили на место. В больнице я получил письмо от королевы Вильгельмины и крест «За летные боевые заслуги». Я был несколько разочарован, потому что такие награды обычно вручали лично принц Бернард или королева. Зато король Георг с женой меня навестили. Король отметил мою храбрость, а королева потом прислала мне множество открыток.

Герхард Хиллер, 1921 г.р., Германия

Весной 1944-го я был в бункере на нормандском побережье. В свое дежурство мы стояли на часах, а в остальное время ходили на пляж через минное поле, купались и загорали. 6 июня я стоял на часах, когда внезапно началась высадка. Столько кораблей, что нельзя было сосчитать. Мы были изумлены, ведь мы ждали, что союзники высадятся в Кале, а не в Нормандии. Некоторые начали молиться, некоторые обмочились от страха. Меня взяли в плен и отправили в Техас. В Америке собирал хлопок с неграми. После войны нас отправили в Англию, на «восстановительные работы», как они говорили. Это продолжалось до 1948 года, в нарушение международных законов, по которым все пленные должны быть отпущены по окончании военных действий. Я ушел из дома в 19 лет, а вернулся в 27. Потерял лучшие годы своей жизни.

Эдвард Гамильтон, 1917 г.р., США

По мне — трусость хуже смерти. Я трижды ранен. В последний раз — шрапнелью в лицо. В моем батальоне бывали солдаты, которые специально калечились, чтобы поехать домой. Один отстрелил себе палец на ноге. Но я следил, чтобы самострельщиков судили и приговаривали к тяжелому труду. Один офицер как-то расхотел служить. Сказал, что сам-то он храбрый, но ему трудно мириться со смертью подчиненных. Я разжаловал его в рядовые и послал на передовую, чтобы он мог проявлять свою храбрость, не заботясь об ответственности за других.

Полина Святогорская, 1925 г.р., Советский Союз

Я училась на медсестру. Когда началась война, пошла на фронт. Но ни одна воинская часть не хотела меня брать, потому что мне было всего 16 лет. Я пришла в штаб железнодорожных войск, который находился в Казани, и стала их упрашивать: «Возьмите меня. Я вам нужна, ведь я медсестра». И меня все-таки приняли. Я была помощницей хирурга. На первой моей операции пациенту ампутировали ногу. Врач протянул ее мне. Я не хотела брать и умоляла: «Пожалуйста, пришейте ногу обратно». Но хирург приказал закопать ее. Я вышла вся в слезах. Меня увидели солдаты – они взяли ногу и сами похоронили ее. До того момента я не имела представления, что такое война.

Фредерик Леннарт Бентли, 1924 г.р., Великобритания

Меня ослепила вспышка от взрыва немецкой гранаты, когда ночью я стоял в карауле недалеко от города Кан в Нормандии. К счастью, я смог самостоятельно добраться до наших позиций. Если бы немцы меня нашли, они бы точно меня застрелили. Таковы уж законы войны: раненым не предлагают ночлег. Нужно в первую очередь заботиться о себе. Люди, никогда не видевшие войны, этого понять не могут. Война – это когда 24 часа в сутки находишься на волоске от смерти.

Эдмунд Вагнер, 1926 г.р., Польша

Я не умел плавать и однажды чуть не утонул. Ушел под воду, но потом набрался сил и вынырнул. После этого чьи-то руки схватили меня и вытащили на берег. Вот так я оказался в Нормандии.

Потом мы загорали и курили с канадцами в яблочном саду недалеко от Кана. Над нами кружили самолеты. «Они летят в Германию», – говорили мы друг другу. Потом на нас стали сбрасывать бомбы. Мы прыгнули в какую-то канаву, заполненную водой. Восьмерых из нас ранили. Нескольких канадцев убили. Мы были в ярости. А в Лондоне заявили, что в произошедшем виноваты мы сами: продвигались слишком быстро, и потому нас приняли за немцев. Дело постарались замять.

Сергей Розанов, 1925 г.р., Советский Союз

Я был очень доволен новыми ботинками. Всю войну, до Венгрии, я проходил в старых, и они совершенно износились. Товарищи купили мне новые на кожевенной фабрике возле озера Балатон. Когда я примеривал их, на дом, где мы сидели, упала бомба. Трое были убиты, а кусок шрапнели пробил мой новый ботинок. Я страшно расстроился. Из-за раны в ноге меня отправили в госпиталь. Выдали больничную одежду, и я больше не видал своих ботинок. Прекрасно помню, как они выглядели: красивые, блестящие, из черной кожи. Настоящее произведение искусства.

Прасковья Абалихина, 1922 г.р., Советский Союз

Люди в блокаду умирали от голода. Однажды я увидела, как женщина на улице стала покачиваться, села и умерла. Я была армейской телеграфисткой и получала 300 граммов хлеба, а не 125, как гражданские. Каждый день я откладывала немного еды и в конце недели относила cвоей семье, в центр города. Мне приходилось идти пешком 15 километров — трамваи-то больше не ходили. Но моя невестка все равно умерла от голода. Ее муж, мой брат Николай, к тому времени уже был убит. Моя мать забрала к себе их детей. Когда я приходила, они лежали на кроватях — кости, обтянутые кожей. Я была дважды ранена, протез вместо ноги. После войны я так и не вышла замуж. Мне пришлось заботиться о племянниках и о хромой матери, я была никому не нужна.

Зинаида Мамленова, 1924 г.р., Советский Союз

Я служила в железнодорожных войсках. 9 мая 1945-го я была в Чехословакии, в маленьком городке, километрах в трех от линии фронта, занималась бумажной работой в штабе. Я спала, когда внезапно послышался пулеметный огонь. Я решила, что это снова немцы. С лестницы раздался стук шагов. Я подумала, что здание захватили, и очень испугалась. Чуть не выпрыгнула из окна. Но тут распахнулась дверь, и показались мои товарищи. Они обнимали и целовали меня, поздравляли с победой. Война кончилась.