Дореволюционная Тула: каким был город до 1917 года?

Воспоминания о Туле довольно противоречивы. Одни описывают милый и симпатичный городок, другие – место не столь приятное. Многое зависело ещё и от политических взглядов авторов, которые могли быть самыми разными. Истина, вероятно, где-то посередине.


В. Измайлов книге «Путешествия в полуденную Россию» (1800) описывает город так: «Вообще, Тула нравится тем, что все дома низенькие и светленькие и представляют образ счастливой посредственности. Но всего более я пленялся тем, что из каждого уголка сего города, лежащего в долине между пригорков, видны цветущие зеленые поля, которые, переходя в возвышенности, перепоясывают горизонт венком гор и лесов, из каждого уголка можно гулять глазами по прекрасному лугу, где пасутся стада по холмам, где рассеяны деревеньки по бережкам ручейков, которых кристальное течение сверкает в отдаленности, из каждого уголка можно одним шагом перейти от сцены города к сцене деревенской и пленяться сим восхитительным разнообразием. Приятно, очень приятно иметь перед глазами сельские картины в недрах самого города, быть всегда близким к природе и к ей возвращаться».


Другое описание Тулы начала 19 века оставил П. Жихарев в «Записках современника».

«Тула городок — Москвы уголок. Это так же справедливо, как справедливы, большею частью, и все народные замечания и поговорки. Тула может точно назваться Замоскворечьем, по своим каменным зданиям, красивым улицам, по движению на них народа, по своей торговле и промышленности; один оружейный завод стоит иного города. Я ходил взглянуть на этот завод. Начальник его, генерал Чичерин, ласковый и приветливый, дал мне в проводники заводского пристава, Капитона Карловича Шультена, который все показал мне в подробности и обстоятельно, старался меня вразумить в заводское производство. На заводе встретил и директора П. Г. Цвиленева. Он, между прочим, сказывал, что мастеровые, работающие на этом заводе, составляют какую-то особенную касту, так что всякого из них всегда отличить можно от других мастеровых по ухваткам, походке и по образу изъяснения. Цвиленев утверждал, что тульские оружейники отличаются неимоверною бойкостью в поведении и смышленостью в своем деле, необыкновенно понятливы и переимчивы: им стоит один раз только взглянуть на какую-бы то ни было вещь, чтоб ее сделать, но зато с ними надобно уметь ладить и держать ухо востро, иначе тотчас сядут тебе на голову. "Конечно, — присовокупил Цвиленев, — они не дошли еще до степени плутовства вошанских ямщиков, однако ж есть из них такие, которые, как говорится, в одно ухо влезут, а в другое вылезут, так что и не услышишь; так поэтому не даром один проезжий, выведенный, видно, из терпения медлительного починкою своего экипажа и вынужденною за неё огромною платою, написал к ним на стене о бщественного трактира, где я останавливался, следующие вирши:

О вы, мастеровые Тулы!

Вы настоящие акулы:

Мне с вами времени и деньгам лишь изъян.

Все молодцы вы на посулы, ,

А только смотрите в карман.

в. в—ъ".

Желал бы я знать, кто этот "В. Б—ъ", и подозреваю близкого соседа.


Российский горный инженер Н. П. Барбот-де-Марни в своих «Путевых заметках по Тульской губернии» (1853) пишет: «Тула на вид город правильный и прехорошенький – есть и театр, и сад, и вокзал, и белый кремль, из которого красиво поднимается собор с голубыми куполами».


Одно из самых известных произведений, которое рассказывает о Туле – «Нравы Растеряевой улицы» Г. И. Успенского. В Туле не было улицы с таким названием, это собирательный образ захолустья, но с некоторым узнаваемым местным колоритом. «В Т. с давнего времени процветала промышленность всякого рода металлических изделий: в городе и в окрестностях находятся чугунолитейные, колокольные, самоварные и другие заводы. Кроме того, город славится известным заводом стальных изделий, населившим своими рабочими все Заречье и целую слободу Чулково. Это сторона совершенно особенная; обыватели ее, когда-то пользовавшиеся разными правительственными привилегиями, гордо посматривали на мастеров городской стороны, работающих в одиночку, и при встречах не упускали случая поделиться взаимными любезностями: “кошкин хвост!” – говорил один, “огурцом зарезался”, – отвечал другой, и оба с серьезными лицами проходили мимо. От насмешек зареченского мастера, или казюка, как называют их мещане, не уходил даже чиновник, для которого тоже были изобретены особенные клички, например: “стрюцкий” или “точеные ляшки” и проч.


Растеряева улица лежит на городской стороне, но общий колорит рабочего города отразился и здесь. Вот, между прочим, в лачуге, ниоткуда не защищенной заборами, проживает представительница собственно растеряевского мастерства, старая солдатка, “кукольница”. Под ее дряхлыми пальцами цветет отечественная скульптура; в летние, погожие полдни на завалинке ее лачуги непременно сушится несколько глиняных офицеров и дам и бесчисленное множество лошадей-свистулек с одними передними ногами. Растеряевские мальчишки запасаются этими свистящими конями и в течение целого года разнообразят смертельно пронзительным свистом свое горестное существование. В таких же лачугах живут сверлильщицы, наждашницы, женщины и девушки, занимающиеся на фабриках. В этой же улице живут гармонщики, токари, наводильщики и т. д. На конце улицы, упирающейся в широкое Воронежское шоссе, виднеется квадратное здание из темно-красного кирпича – самоварная фабрика. Все эти мастерства дают Растеряевой улице несколько иную сравнительно с другими захолустьями физиономию. В дни отдыха молчаливая физиономия ее оживляется драками и пьяными, разбросанными там и сям. В будничные дни к звонкому пению кур присоединяется стук молотков, то вперемежку, то сразу вдруг обрушивающихся на отчеканиваемую металлическую массу; звуки гармонии, на которой мастер для пробы тронул с “перехватом”; жужжание токарного станка – и надо всем этим, по обыкновению, тихая песня.


В темные зимние вечера, когда бывали обыкновенно везде уже заколочены наглухо ворота и ставни и обыватели ложились спать, окна фабрики были еще ярко освещены, из осьмигранной трубы медленно выползали большие мутно-красные искры, тотчас же потухавшие в темном воздухе». Успенский сам был уроженцем Тулы.


Из рассказа публициста Н. Ф. Андреева: «Предместье, о котором мы начали говорить, находится между двух небольших ручьев и рекой Упой, так, что его можно назвать полуостровом, которого одна сторона, примыкающая к подошве горы, в дождливую погоду непроходима. Если бы не было моста, теперь прочного, но тогда дурного и опасного, перекинутого через один из этих ручьев, то в такое время сообщение с городом совершенно бы прекратилось. В 1800 году, в Апреле, чрезвычайное наводнение затопило все это пространство: по улицам ездили на лодках и плотах, а бедные жители спасались на чердаках домов, своих и даже на кровлях, где прикрепляли к трубам люльки с детьми…. В таком-то мучительном положении они провели три дня и три ночи…. В 1833 году наводнение повторилось, но вода не заливала всего предместья. Кроме этих необыкновенных явлений, каждую весну жители его терпят немаловажные потери от воды, обильно разливающейся по улицам, примыкающим к лугу, омываемого Упой. Скажем мимоходом, что здесь две улицы имеют мостовую, если только можно назвать мостовой ряд камней, втиснутых в землю как ни попало. Она сделана, если верить старожилам, еще при губернаторе Гедеонове, давно… в прошлом веке. Прочие улицы сохранили первобытное свое состояние, то есть, они остались теми же, какими были со временем заселения этого полуострова рыбакам…


Жители Новоголландии в Туле состоят из разночинцев, купцов, мещан, семинаристов и отставных солдат… Но такие показания были бы ошибочны и неверны, если бы мы не сказали, что здесь живут и несколько дворян, коих родословные хранятся в Депутатском Собрании, занесенные, как и мы, бурею обстоятельств в это захолустье. Они здесь наши аристократы или что-то такое похожее на аристократов, на которых все смотрят с подобающим уважением, и которых, голос имеет силу, тон и значение...


Дворяне, доживающее остаток своей старости, проводить время в тихой праздности; канцелярские труженики и семинаристы, первые всякой день по будням путешествуют в присутственные места, находящиеся отсюда с добрых две версты, а последние “на голос благоденствующей науки” – Купечество третей гильдии занимается покупкою скота в Украине, и здесь есть место, усеянное кочками, куда пригоняют ею на смотр, и где продают его мясникам и прасолам. Многие мещане промышляют мелкими статьями нашей отечественной производительности, вознаграждающей их труды, и дающей им средство существовать безбедно. Но эти многие не составляют еще всех. Надобно обратить внимательный взгляд на беднейшие семейства, живущие здесь в лачугах, чтобы иметь понятие о совершенной нищете, о которой вы даже и не читывали в книгах.


Новоголландцы в Туле, если увидят проехавшие дрожки, тотчас обращают на них все свое внимание. Здесь редкие имеют этот экипаж, а колясок и карет только по одному экземпляру, да и те помнят губернатора Иванова, бывшего в Туле в первом десятилетии нашего века. Вероятно, вы заметили, что мы давность времени определяем губернаторами. Губернаторы здесь тоже, что у Греков были олимпиады, у Римлян люстры, или что в Истории эпохи, периоды. Хронология здешнего края ими начинается, ими и оканчивается. Время до открытия наместничеств, Новоголландцы считают баснословным, мифическим временем. Они живут в уединении. Здесь не увидите общественных движений, ни какого суетного волнения, все тихо, смирно, спокойно как по праздникам в Лондоне. Иногда, правда, посещают они друг друга, размениваются визитами; иногда приезжают к ним знакомые из города; но такие случаи не часто повторяются».


Кто именно придумал самовар, доподлинно неизвестно. По одной из версий – Назар Лисицын 1778 году, который с братом Иваном имел кузницу на Штыковой улице. Они до этого  делали замки, кастрюли и оружие. Самое известное производство принадлежало купцам Баташёвым. Были в стране печально известны сталелитейные магнаты Баташёвы, тоже родом из Тулы, которые разбогатели ещё при Екатерине II, но это – другая история. Знаменитое самоварное производство основал Степан Федотович Баташёв в 1840 году, дело продолжили его сыновья. Главная фабрика работала на улице Грязеввской (теперь ул. Литейзена). В конце 19 века на ней работало около 400 человек. Продукция не раз участвовала в международных выставках и побеждала. Баташёвы были щедрыми меценатами. Самый известный из братьев – и Александр Степанович был известен благотворительной деятельностью, а ещё экстравагантным поведением. Однажды он катался по Туле на верблюде, разбрасывая деньги (ну чем не Дуров?). Иногда подходил к нищему, брал у него суму и сам просил за него милостыню. В другой раз он шутки ради нанял всех извозчиков города, и отправил вечером на вокзал. Это стало неприятным сюрпризом в том числе для зрителей местного театра, которым после спектакля пришлось иди домой пешком. Когда в старости ему пришлось ампутировать ногу, он торжественно похоронил ее на городском Всехсвятском кладбище.


Главными специалистами на самоварном производстве были наводильщик, токарь, лудильщик, слесарь, сборщик, чистильщик и особый, деревянный токарь, изготовлявший шишки к крышкам самовара, а также ручки.

Условия труда на самоварной фабрике были тяжёлые, но, справедливости ради, так было практически на всех производствах. Одиозная газета «Правда» так описывала труд рабочих: «На Грязевской ул. “Эх красива фабрика-то. Ай-да Занфтлебен (прим. Занфтлебен – управляющий фабрикой, известный в городе человек), он ведь все так разукрасил”, — подумает не один человек, проходя мимо этой фабрики. Наружность ее действительно красива, но если заглянуть внутрь ее, если посмотреть на тех людей, которые создали на это средства хозяину, то чувство отвращения, вызываемое и этими зданиями, и кровными рысаками, подвозящими в коляске директора, сменится какой-то безысходной тоской. При виде этой фабрики, красивой и выхоленной, а рядом ее рабочих — так и просится песня в душу: “Измученный, истерзанный работой трудовой, идет, как тень загробная, наш брат мастеровой”. Вот так рыцари труда!» В 7 час. они уже на фабрике, в душной мастерской, с 7 до 12, полтора часа на обед и снова работают до семи с половиной вечера. Всего в общей сложности 11 час., в едкой атмосфере пыли и нашатыря. Работают сдельно, не покладая рук, и самое большое вырабатывают 1 руб. 30 коп. в день, да каждый мастер имеет одного или нескольких учеников, которых просто в силу необходимости приходится жестоко эксплуатировать. Молодой рабочий, только что женившийся, уже не думает о мало-мальски сносной квартире или одежде, у него одна мысль: как бы не умереть с голоду. Как же жить человеку, у которого несколько человек детей? Вот почему в 40–45 лет он выглядит стариком, а вечные спутники его — горе, нужда и жулик казенки сложили ему песню о тени загробной».

Справедливости ради, 1 руб. 30 коп. в день – по меркам конца 19 – начала 20 века это весьма хорошая зарплата для заводского рабочего, а по провинциальным меркам – отличная, так что издание явно сгущает краски.




Другую картину можно увидеть в «Тульском утре». Фельетон описывает ленивого слесаря Оружейникова: «Все семейство Оружейникова садится за стол попить голого чаю, а если кто из детей проголодался с обеденных щей, то в вечернем чае они отламывают корки черного хлеба и размачивают их в чаю, как вкусные сухари.

— Сегодня просили работу вынести, — заявляет жена мужу, — я забыла тебе сказать.

— Эксплоататоры эти самоварщики, — ругается Оружейников, — всей и работы-то на несчастную пятерку какую-нибудь дадут…

Тут Оружейников досадно и обидчиво выражается по адресу самоварных фабрикантов таким эпитетом, который не умещается в трех строках газетного столбца.

— Садись, что ли, чай пить! — предлагает жена, ставя на стол самовар Котыревской фабрики…

Оба супруга Оружейниковы, тяжело вздыхая, садятся за стол пить голый чай.

Проглатывая последний стакан, Оружейников спешит приняться за отделку самоварных ручек, чтобы получить к вечеру на фабрике 3–4 рубля».


Ещё один бич городов - антисанитария. В газете «Тульская молва» за 1908 год фельетон напоминал читателям: «Наибольшую славу… Тула создала себе как лучший в России лечебный курорт… Наименьший процент смертности падает на город Тулу. Объясняется это тем, что редкие микроорганизмы могут жить в исключительно антисанитарной обстановке дворов и улиц. Случайно попадая в Тулу, болезнетворные микробы или разлетаются в паническом ужасе во все стороны, поспешно затыкая носы, или (это относится к наиболее выносливым) влачат жалкое существование и погибают, наконец, мучительною смертью. Так, например, доказано, что холерный вибрион, занесённый в Тулу, немедленно сам заболевает азиатской холерой и через минуту-две умирает в страшных судорогах. Оттого-то холерные эпидемии, свирепствующие в других городах, не раз обходили Тулу за сто вёрст, предпочитая сделать крюк, чем рисковать здоровьем и жизнью».


Тульский водопровод открыт 2 января 1894 году. Об этом событии газета «Тульские губернские ведомости» сообщала так: «Согласно постановлению, городская Дума устраивает водопровод для снабжения жителей города Тулы обильною, здоровою водой, а также для предохранения города от несчастных случаев при пожарах, которые, как известно, не раз встречались в нашем городе за отсутствием водопровода и приносили немало вреда населению».

Далеко не во все здания оперативно провели водопровод. Но по городу в том же году открыли водозаборные будки. Они представляли собой избы на каменных фундаментах, куда были подведены магистральные трубы. Вода выдавалась из водоразборных будок с треюёх сторон: в бочки для водовозов, в корыто для водопоя лошадей и в вёдра. Ведро стоило 1/10 копейки. Малообеспеченным людям вода выдавалась бесплатно.

А вот с канализацией в городе была беда и дальше, так как её проекты начали разрабатывать только в 1907 году, но дело постоянно буксовало, и полноценно запустить её смогли только в 1920-х.


Введите описание к изображению (не обязательно)