Творчество Бегбедера

ПЕРВЫЙ ГЛОТОК ЭКСТАЗИ
Это зеленоватая круглая таблетка. Она стоила мне сто пятьдесят франков.
Упакована высококлассно: миниатюрный пластиковый пакетик размером в один
квадратный сантиметр. Тает во рту, а не в руках. Перед тем как ее проглотить
и запить кока-колой, я секунду помедлил: кто знает, что там внутри? Придется
довериться типам, которые сварганили эту штуковину в подпольной лаборатории,
спрятанной в каком-нибудь плохо освещенном подвале. Вполне может быть, что
они и руки не помыли. Все, поздно. Теперь остается только ждать. И уповать
на то, что эти типы свое дело знают. Экстази -- это хуже прыжка с моста на
эластичном канате. Каждая таблетина -- нырок в пустоту при полном небрежении
нормами безопасности.
Я последовал советам дилера: не пить спиртного (мешать рискованно) и
ничего не есть (полный желудок снижает эффект). В результате я, как
законченный кретин, слоняюсь, не имея возможности ни хлопнуть рюмашку, ни
перекусить. Вот именно так и должен выглядеть начинающий наркоман: нервный
тип, который ничего не пьет и не ест и каждую минуту поглядывает на часы.
Через полчаса я уже начинаю жалеть, что оказался тем бараном, который
крикнул "я" в ответ на вопрос, кто хочет попробовать экстази. Тогда я счел
предложение прикольным, к тому же мне нравилось воображать себя Лестером
Бенгсом или Хантером Томпсоном по типу "журналист-камикадзе, готовый на
любой эксперимент, чтобы переплюнуть коллег".
Каждый наркотик давно заимел свое место в литературе: опиум --
благодаря Кокто и Томасу де Куинси, мескалин прославили Анри Мишо и Олдос
Хаксли, героин -- Берроуз и Ив Сальг, пейотль -- Кастанеда, ЛСД -- Тимоти
Лири и Том Вулф, гашиш найдешь повсюду у Бодлера, кокаин воспевали Брет
Истон Эллис и Джей Макинерни, море разливанное бурбона -- в полном собрании
Чарльза Буковски. Теперь черед экстази войти в Историю Словесности. Этакая
"раскрутка" MДMA.
Протекло еще полчаса. По-прежнему ничего. Внезапно мозг захлестывает
горячая волна. Словно электрический разряд, но мягонький и нежный. Не могу
согнать с лица улыбку. Все мои конечности счастливы ощутить эту теплую
волну. Ноги и руки становятся легче воздуха. Я совершенно отчетливо сознаю,
что со мной творится, и контролирую новый внутренний источник энергии. Я
нахожу все это скорее забавным. Но прилив продолжается: в ушах погуживает
что-то жизнеутверждающее. Внезапно понимаю, что жизнь -- очень простая
штука: мы рождаемся, встречаем интереснейших людей, любим их, треплемся с
ними, иногда с ними же спим. Смерти не существует: это потрясная новость.
Мне дико хочется поговорить. Сейчас я отправлюсь к людям, чтобы поведать им,
какие они симпатяги. Даже враги приобрели многообразные достоинства.
Впрочем, с врагами тоже все просто: у меня их нет. Я говорю всем только
приятное. Даже скучно: загляни сейчас в этот ночной кабак сам Адольф Гитлер,
я бы кинулся к нему, расцеловал и пожалел бы его от души, ибо он сам
наверняка глубоко страдал из-за всего им содеянного. Нет, пора подышать
свежим воздухом.
Снаружи капает, и каждая капля доброжелательно ласкает мне лицо.
Никогда я не чувствовал себя так замечательно. Никаких экзистенциальных
проблем! Мир полон великолепных друзей и головокружительных приключений,
которые ждут меня в ближайшие же часы. Я прямиком поспешаю в другой ночной
клуб. Я на удивление раскован, ни тени смущения. Некоторые девушки
поглядывают на меня странно, когда я предлагаю им руку и сердце, даже не
сняв с пальца обручального кольца. Музыка становится частью меня самого.
Очень жарко, жар накатывает клубами, и тело купается в поту, отчего безумно
хочется танцевать, танцевать. В голове рождаются самые невероятные мотивчики
в жанре хаус. Я -- Вольфганг Амадей Хаус-мейд!
Танцующие девицы прыгают вокруг меня, я им улыбаюсь, мы общаемся. Мои
движения -- само совершенство, ритм выписывает арабески моими руками,
рассекающими какие-то трехмерные голограммы. Я чувствую, что забалдел
совершенно, но это не мешает мне поглаживать щеки, шейки, губки, исполненные
глубокого понимания.
Смотрю на часы: надо же, за каких-то пять минут натекло два с половиной
часа. Тут-то и начинаются неприятности. Обуревает смертельная жажда. Во рту
пересохло. Приятель наливает мне четыре полных стакана воды, и я опрокидываю
их залпом. У меня крепко стиснуты зубы, ладони мокрые и почему-то свистит в
ушах. Какая-то метелка, которой я полчаса назад клялся в вечной любви,
клеится ко мне. А у меня маниакальное желание: выбраться куда-нибудь из этой
душегубки. Как мне удавалось так долго оставаться без кислорода? Свежий
уличный воздух на секунду приносит успокоение, но в голову тут же начинают
лезть МЫСЛИ. И с этой секунды все портится окончательно. Ко мне на всех
парах возвращаются проблемы, отправленные в никуда три часа назад: денежные
неурядицы, всяческие интриги против меня, семейные сложности, невозможность
любви, неотвратимость смерти. Жизнь -- сплошное дерьмо, а в желудке у меня
адский спазм. Возвращаюсь домой в надежде соснуть, но все старания напрасны:
сон не идет. Единственный конструктивный выход -- немедленно вывалиться в
окно и покончить со всем этим. Или дожидаться рассвета, клацая зубами, и
проклинать на чем свет стоит эту чертову химическую заразу, которая так
подвела! Ко всему прочему в телике на этот час нет ничего путного; тупо
смотрю на каких-то людей в колпаках и в тысячный раз повторяю: "Шит колпак
не по-колпаковски. Надо колпак переколпаковать, перевыколпаковать;
неперевыколпакованный колпак не перевыколпачивается никак, а
недовыколпакованный колпак не довыколпаковывается". Потолок в упор меня не
видит. Чего не сделаешь, чтобы попасть в "Лагард и Мишар"! Я угробил целый
вечер на очень интимные исповеди каким-то незнакомцам и на любовные излияния
не стоящим внимания плюхам.
Экстази заставляет платить очень дорого за несколько минут химического
удовольствия. Открывает путь в дивный мир, где все держатся за руки, где
никто не одинок, воплощает мечты о новой эре, свободной от аристотелевой
логики, от евклидовой геометрии, декартовской методологии и фридменовской
экономики. Поманит, а потом вдруг раз -- и захлопнет дверь перед носом.