«Дураков нет!» Как Сталин говорил с Пастернаком о жизни и смерти
"Разговор с фининспектором о поэзии", помните стихотворение Маяковского? Название можно перевернуть. "Разговор с поэтом о налогах". С поэтом – о правёжке фундамента. С поэтом – о починке унитаза...
ПОЭТ. Сантехник, миленький, помогите! САНТЕХНИК. Вы в него ..., что ли?
Люди, высказывающие свои соображения "не по профилю", часто кажутся дураками. Часто – но не всегда. Например, поэт, советующий сантехнику, как ему чинить унитаз, выглядит самонадеянным дураком. А вот сантехник, советующий поэту, как лучше писать стихи... Почему бы нет? Ведь поэзия – для души, а душа есть у всех!
Поэзия, футбол и политика – общие. Это и счастье их, и беда...
В общем, расскажу случай, который произошёл между двумя неглупыми (каждый в своей области) людьми: руководителем советского государства И.В. Сталиным и поэтом, будущим нобелевским лауреатом Б.Л. Пастернаком.
Существует множество свидетельств об этом разговоре; один исследователь насчитал их не то двенадцать, не то тринадцать штук. Выбираю тот вариант, который кажется мне самым прекрасным.
Разговор этот состоялся в 1934 году после ареста Осипа Мандельшатама по доносу на стихотворение "Мы живём, под собою не чуя страны...".
СТАЛИН. Здравствуйте, товарищ Пастернак. Что ви думаете о вашем товарище, поэте Мандельштаме? ПАСТЕРНАК. Э-э-э... Я как бы... Он принадлежал к другому направлению... Акмеисты, они ведь... Я не могу судить о его творчестве.СТАЛИН. Но он мастер? Мастер? ПАСТЕРНАК. Товарищ Сталин! Я бы хотел поговорить с вами о другом. СТАЛИН. О чём?ПАСТЕРНАК. О жизни и смерти...
Сталин кладёт трубку.
Этот разговор – микрошедевр. Сродни шахматному блицу в поддавки двух гроссмейстеров. Расшифровываю.
Первый – сразу уступает инициативу, выманивает оппонента "на поболтать", демонстрирует неспособность принять решение без совета специалиста. Но не тут-то было! Второй – уворачивается: "Это вы-то не можете принять решение? Это я не могу принять решение! Кто я такой вообще, чтоб решения принимать!" Первый настаивает: "Нет уж, нет уж..." Второй: "Ни-ни-ни! Я недееспособен! Хоть в дурку кладите!" Второй (с некоторым неудовольствием) соглашается на ничью.
"Вот и всё, что было". Между тем, люди, которые смыслят в поэзии и политике меньше нашего с вами, интерпретируют этот разговор иначе – в зависимости от того, на чьей стороне их симпатии. Если "за Пастернака", то получается, что этот разговор – сплошное издевательство кошки над мышью. Если "за Сталина" – следует довесок в виде якобы сказанных Сталиным слов "А вот мы, большевики, всегда заступаемся за товарищей".
Но исследователь должен быть беспристрастным! Он должен исходить из презумпции "никто не дурак". Пусть нам сколько угодно не нравится то, что мы услышали или прочитали, что с того? Может, мы ничего не поняли. Или не всё поняли. А если всё – может, этот человек завтра придёт наш унитаз чинить (ладно, унитаз вы сами почините, – аппендикс вырезать), ну и куда тогда дурак денется?
Конечно, хочется, чтоб в истории всё было красиво. Чтобы Пастернак такой: "Сталин, иди сюда! Не трожь товарища, а не то..." Красиво. Нам. А ему? А Зинку куда со Стасиком? (Или кто тогда у него был...)
Или чтобы Сталин: "Как-как, говорите? "Тараканьи усища"? Ах-ха-ха-ха... Как мило! Кто написал? Выдать ему конфет!"
Но у него была своя "Зинка" – Россия, которую ещё Константин Леонтьев рекомендовал подмораживать. Почему? А вы представьте, что тогда – это сейчас. Вот вы сейчас кто? Либерал? Государственник? Патриот? В любом из трёх случаев должны понимать, что всюду враги. Либо путинские дружки-коррупционеры во всех щелях позасели, либо либерда и иноагенты, либо – и те, и другие. И хорошо бы с ними бороться! Так ведь и тогда так же было.
А телевизора и игры "Фоллаут" тогда не было. И приходилось уделять большое внимание литературе. Писатели действительно были "инженерами душ" (люди просто страшно много и неразборчиво читали), и пускать это дело на самотёк было нельзя. Сегодня ему твои усища-голенища не нравятся, а завтра, воспользовавшись этим, зиновьевско-бухаринские его своим агентом сделают, сагитируют написать жгучую поэму "Долой колхозы"! А страна готовится к войне. И продовольственная безопасность – это и есть тот самый "разговор о жизни и смерти"...
Кто-то, наоборот, скажет: "Вот Сталин был молодец, уделял внимание культуре, пусть и в сугубо идеологической оптике (а в какой ещё оптике государству на культуру смотреть), не то что нынешние, всё пустили на самотёк!"
Э, не-ет... (С интонацией товарища Саахова.) Торопиться не надо!
Торопиться не надо: нынешняя власть очень даже пристально следит за культурой. Она заботится о том, чтобы содержание культурного процесса было как можно более пошлым, примитивным и глупым – энтропийно-рыночным (рынок в культуре – проводник энтропии). Это важно! Чем примитивнее система «народ», тем она предсказуемее, тем легче ею управлять. Вот коммунисты так не думали – давили на сознательность, на "воспитание" – и где теперь коммунисты? Обменяны на жвачки. (Кстати, те раритетные, в детстве, хоть даже грузинские, были заметно вкуснее. Не находите?)
Другое дело, что это не исключительная вина нашего правительства, это общемировая тенденция. Вина нашего правительства только в том, что у него нет собственной политики в области культуры, только западная франшиза. (Удивительно: Михалков есть – а культурной политики нет. Парадокс.)
