Финансовая сторона службы: Доходы и расходы офицеров в Российской империи

Говоря о финансовой стороне дела, стоит учитывать, что траты и доходы заметно отличались в зависимости от региона, рода войск и множества других факторов. Офицер мог служить в армии, а мог в гвардии. Служить в гвардии было гораздо престижнее, гвардейцы продвигались по карьерной лестнице быстрее, у них было выше жалование. Однако у них были значительно выше, как сказали бы сейчас, представительские расходы.  В гвардии в большинстве случаев служили люди, которые имели иные доходы, а служба их была престижной, но убыточной. Возлюбленный Анны Карениной Вронский жил отнюдь не на жалованье. С другой стороны армейский офицер, служивший в провинции, получал меньше, но и трат у него тоже было меньше.


Доход офицера складывался из жалованья и дополнительных выплат, которые могли быть до трети основного жалованья. К этим выплатам относились в том числе «столовые» (на питание), «квартирные» (компенсация стоимости аренды жилья, если офицер не был устроен на постой) и не только.

В 18 веке по сравнению с другими профессиями профессия офицера считалась хорошо оплачиваемой. В Петровские времена на службу старались активнее привлекать иностранцев, и им платили больше. Потом зарплаты сравнялись. В первой половине 18 века была огромная разница в окладах высших и нижних чинов. Жалованье генерала превосходило жалованье прапорщика более чем в 40 раз, в середине 19 века — не более чем в 6–7 раз. В 19 веке размер жалованья офицера относительно расходов снизился, хотя его не раз поднимали вслед за растущими ценами. В книге Л. Л. Ивченко «Повседневная жизнь русского офицера эпохи 1812 года» приводятся такие данные: «В русской армии в начале XIX века годовое жалование в рублях ассигнациями у офицеров армейской пехоты было таким: прапорщики — 125, подпоручики — 142, поручики — 166, штабс-капитаны — 192, капитаны — 200, майоры — 217, подполковники — 250, полковники — 334 рубля. В артиллерии и кавалерии офицерское жалование было примерно на 10% выше, чем в пехоте. В гвардии жалование соответствующих чинов и родов войск было выше, чем в армейской пехоте, на 20 — 50%. Насколько обеспечены были русские офицеры, получая такое жалование, можно судить по некоторым традиционным статьям расходов. До Отечественной войны 1812 года, в начале века, аршин (71,12 сантиметра) офицерского сукна на мундир стоил 5 рублей 50 копеек, а полное обмундирование армейского пехотного офицера стоило более 200 рублей».


В книге А. И. Бегуновой «Повседневная жизнь русского гусара в царствование императора Александра I» приводятся данные за 1802 год, которые выглядят более оптимистично. Полковник - 1800 рублей в год + 480 рублей «рациона» (компенсация питания), подполковник 730 рублей (+ 240 рублей «рациона»), майор – 464 (+ 156), ротмистр – 375 (+ 120), штабс-ротмистр 375 (+ 120), поручик – 311 (+84), корнет – 200 (+48). В лейб-гвардии Гусарском полку должностные оклады были гораздо выше и «рационы» — больше. Например, ротмистр получал 651 рубль жалованья и 240 рублей на «рацион», штабс-ротмистр — 526 и 192 рубля, поручик — 502 и 156 рублей, корнет — 276 и 84 рубля соответственно. Иногда вместо «столовых» были «порционные» - 20-50 копеек в день на питание. В 1872 году увеличили «столовые» выплаты, которые теперь делились на 12 разрядов и могли составлять от 180 рублей до 2400 в год. Появилось «прибавочное содержание» для некоторых чинов. Командирам полков было определено по 1500 рублей столовых и 1200 прибавочных выплат, батальонным и ротным командирам — по 600 и 300 рублей столовых соответственно. Всем младшим офицерам, не получавшим столовых денег, определены порционные — по 96 руб. в год. Пособие портупей-юнкерам армии при производстве их в офицеры увеличено со 100 до 150 руб. Пособия армейским офицерам отменены, а суммы эти направлены на улучшение их быта (в том числе 50% на устройство и содержание офицерских собраний и столовых и 25% на офицерские библиотеки). Из-за прибавочных выплат между доходами обычных и высокопоставленных офицеров разница стала значительно больше.


Довольно сложная система жалованья существовала на флоте. Оклады офицеров сильно различались в зависимости от характера службы: для береговой (во время пребывания на берегу), для внутреннего плавания (в прилегающих морях) и для заграничного плавания. Кроме того, существовали три разряда в зависимости от места службы. Жалованье 1-го разряда (наименьшее) получали офицеры Балтийского и Черноморского флотов (т. е. более 90% всех морских офицеров), 2-го — Каспийской флотилии и 3-го — служившие на Тихом океане. Все заграничное плавание приравнивалось к 3-му разряду.  Также морские офицеры могли получать пособия на детей, для чего надо было прослужить определенное число лет и «сделать несколько морских кампаний», — так, чтобы сумма их равнялась 24 (например, прослужить 20 лет и за это время «сделать» 4 кампании, или за 19 лет — 5 кампаний и т. д.). На раненых офицеров это право распространялось независимо от выслуги. Были и иные выплаты.


Часть офицеров имела служебное жилье, в том числе при казармах, но его на всех не хватало. Проблему государство частично решало с помощью «постойной повинности», то есть, размещая на постой к местным жителям. Также офицеры могли получать вместо этого «квартирные», чтобы арендовать жилье самостоятельно. Но иногда  эти суммы были ниже рыночной стоимости, и приходилось доплачивать из своего кармана. Например, в Петербурге в 1860-х младшие офицеры получали в год 114 рублей, в Вильно — 168, на Кавказе по I категории женатые — 246, неженатые — 162, по II категории женатые — 126, неженатые — 78. Штаб-офицеры — соответственно 284, 200–300, 408, 324, 204 и 156 руб., генерал-майоры — 857, 1000, 720, 636, 396 и 288 рублей соответственно.


Постойная повинность считалась одной из самых неприятных. Жителям приходилось пускать в дом иногда солдат, иногда офицеров, которые нарушали привычный быт и иногда весьма досаждали. Из воспоминаний В. В. Лапина: «При квартирах солдаты и драгуны так не смирно стоят и обиды страшные чинят, – говорит современник, что и исчислить их не можно... А где офицеры их стоят, то и того горше чинят: дрова жгут нагло, а буде дров недостанет, то и надобно хозяевам для них лес рубить; а буде кто станет говорить, что де вам по указу великого государя велено дрова свои жечь, то жесточае будут чинить; и того ради многие и домам своим не рады, а в обидах их суда никак сыскать негде: военный суд, аще и жесток учинен, да и жестоко доступать его, понеже далёк он от простых людей: не токмо простолюдин не доступит к нему, но и военный человек не на равного себе не скоро суд сыщет». Надежда Дурова вспоминала разных хозяев, у которых ей доводилось останавливаться, в том числе весьма недружелюбных. Со временем постой был вытеснен фиксированными выплатами.


В 1866 г. офицерам и военным чиновникам стали выплачивать суточные деньги при передвижении в течении более чем трех дней по 2,5 руб. генералам, 1,5 руб. штаб-офицерам и 0,75 руб. обер-офицерам и на лагерных сборах (по 60 коп. штаб — и 30 коп. обер-офицерам).

В 1890 г. введены правила о выдаче пособий офицерам на воспитание детей в отдаленных местностях: в низших учебных заведениях — по 120 руб. в год на ребенка, в средних — 240 и в высших — 360. Эти пособия отпускались из казны по требованию командиров частей, опекунов или учебных заведений, где учились офицерские дети. Выплата могла производиться и по полугодиям, и раз в год. Для отпуска денег требовалось представить копию послужного списка и удостоверение учебного заведения о том, что дети воспитываются на казенный счет. Помимо пособий на образование назначались и пособия на пропитание детей, состоящих при родителях в отдаленных местностях: до 13 лет — по 100 руб. в год, от 13 до 18 лет — 150. Подъемные пособия для переезда в эти местности также выдавались офицерам (по приказу 1887 г.) с учетом состава семьи.


Еще одна возможность заработать – различные премии и выплаты за участие в боях. Из воспоминаний H. Е. Митаревского о войне с Наполеоном: «Выдали за сражение всем нижним чинам по пяти рублей ассигнациями, а офицерам, не в зачет — третное жалование. Эта награда была очень кстати: мы до того дожились, что не на что было купить и табаку». Иногда в качестве поощрения могли предоставить отпуск или иные награды.

В качестве особого поощрения могли отправить в качестве гонцов с радостной вестью. 11 июня 1812 года московский генерал-губернатор граф Ф. В. Ростопчин писал министру полиции графу А. Д. Балашову после заключения Бухарестского мира: «Адъютант Вашего превосходительства господин Протасьев приехал в трое сутки, что отменно скоро, судя по скверным лошадям Смоленской и здешней губерний. Он хотел было отправиться назад через два дня, но я его уговорил с трудом еще остаться на один день… Вот что мы просили его принять в знак благодарности города, им обрадованного. Дворянство — табакерку с бриллиантами, купечество — 200 червонных и блюдо, Обрезков — табакерку золотую, а я ему подарил на память мои брегетовые часы».
К концу 19 века доходы обычных офицеров значительно снизились. С одной стороны рост жалованья не поспевал за инфляцией. С другой стороны среди офицеров было все больше лиц не дворянского происхождения, да и само дворянство начало беднеть в силу объективных причин.


Также офицеры могли рассчитывать на пенсии. В 1764 году для военных и гражданских чинов за 35-летнюю службу введены пенсии в размере половинного оклада жалованья, если за время службы не было серьезных взысканий. Если офицер оставлял службу при неблаговидных обстоятельствах, его могли оставить без выплат. 21 мая 1803 года вышел указ, согласно которому офицеры, прослужившие беспорочно 20 лет, получали инвалидное содержание, 30 лет — половинное по чину жалованье, а 40 лет — полное жалованье в виде пенсии. При этом ставших неспособными к службе из-за полученных в боях ранений положено было обеспечивать «приличным службе» содержанием независимо от выслуги. Инвалидное содержание сначала составляло треть жалованья, а затем было введено несколько его классов, поэтому цифры разнились в зависимости от конкретной ситуации. Срок выслуги считался с момента поступления на действительную службу (время пребывания в кадетском корпусе не засчитывалось). Уставом 1827 г. подтверждалось, что вдовы и дети офицеров имеют право на пенсии, если мужья и отцы их: 1) убиты и умерли от ран; 2) умерли на службе, выслужив определенный срок; 3) умерли в отставке, имея пенсию или право на нее. Владение семьей умершего офицера какой-либо недвижимостью не было препятствием для получения пенсии, но зато важнейшим условием выплаты пенсии было беспорочное поведение самих наследников: бывшие под судом, а также ведущие, по донесениям губернаторов, сомнительный образ жизни пенсий лишались.


Теперь перейдем к тратам, которых тоже было немало. Например, форма повседневная и парадная. Кавалерист-девица Надежда Дурова вынуждена была покинуть элитный Мариупольский гусарский полк и перевестись в более скромный Литовский в том числе из-за того, что ей не хватало денег на роскошную форму и  иные расходы. В воспоминаниях генерала А. А. Игнатьева описано, сколько мук и денег стоил поиск подходящей по всем параметрам лошади, а также заказ формы. «Обыкновенной же походной формой были у нас чёрные однобортные вицмундиры и фуражки, а вооружение - общее для всей кавалерии: шашки и винтовки. Но этим, впрочем, дело не ограничивалось, так как для почётных караулов во дворце кавалергардам и конной гвардии была присвоена так называемая дворцовая парадная форма. Поверх мундира надевалась кираса из красного сукна, а на ноги - белые замшевые лосины, которые можно было натягивать только в мокром виде, и средневековые ботфорты. Наконец, для офицеров этих первых двух кавалерийских полков существовала ещё так называемая бальная форма, надевавшаяся два-три раза в год на дворцовые балы. Если к этому прибавить николаевскую шинель с пелериной и бобровым воротником, то можно понять, как дорог был гардероб гвардейского кавалерийского офицера. Большинство старалось перед выпуском дать заказы разным портным: так называемые первые номера мундиров - дорогим портным, а вторые и третьи - портным подешевле. Непосильные для офицеров затраты на обмундирование вызвали создание кооперативного гвардейского экономического общества с собственными мастерскими. Подобные же экономические общества появились впоследствии при всех крупных гарнизонах. К расходам по обмундированию присоединялись затраты на приобретение верховых лошадей. В гвардейской кавалерии каждый офицер, выходя в полк, должен был представить двух собственных коней, соответствующих требованиям строевой службы: в армейской кавалерии офицер имел одну собственную лошадь, а другую казённую». Во времена Игнатьева в Петербурге лошадь кавалериста стоила 800-1000 рублей рублей. В провинции, где требования были мягче - несколько сотен рублей.


Необходимость купить лошадь могла пробить значительную дыру в бюджете. Кавалеристам полагалась казенная лошадь, но этого было мало, поэтому требовалась как минимум еще одна. При покупке лошадей офицеров нередко обманывали. Из воспоминаний А. Болотова, служившего при Екатерине II: «Иноходца моего я так отделал, что при обратном путешествии с трудом я его догнал до станции моего зятя, а не успел к нему приехать, как пав, он околел. Это было первое несчастье в моей службе, и я очень сожалел о сей лучшей и любимой своей лошади, а особливо, что тогда остался только с двумя, и что третью необходимо мне иметь было надобно. К вящему несчастию моему, где ни возьмись тогда чухна-мужик, продающий тут же в корчме лошадь. Нас тотчас о том уведомили, и мы, осмотрев, положили ее купить. Корчмарь помог нам того ж часа договориться о цене, и ручался в том, что она была не краденая. Лошадь сия была посредственная. Мы заплатили за нее 12 рублей и ни мало не зная, что проклятая скотина сия навлечет на нас колты и хлопоты, отправившись немедленно в путь свой и приехали в Ревель. <…>

Окаянная сия скотина, любезный приятель, в самом деле была краденая и совсем тому чухне не принадлежащая, который нам ее продал. Мы, не зная того, не ведая, положились на поручительство хозяина той корчмы, в которой зять мой тогда стоял; но сей корчмарь был, конечно, либо подкуплен, либо и сам еще сообщником вору, и потому не трудно было им нас обмануть. А легко статься может, что она была и не краденая, но все то дело, о котором я теперь расскажу, основалось на мошенническом комплоте или заговоре между чухнами. Но как бы то ни было, но мы принуждены были ответствовать за нее так, как за краденую, и что того еще хуже, за украденную самими нами. Вы удивляетесь сему, но вы удивитесь еще более, когда услышите все дело. Еще во время самого продолжения путешествия нашего от вышеупомянутой корчмы до Ревеля, приметили наши люди, что один чухна следует повсюду по стопам нашим и власно как нечто за нами примечает. Мы удивились сие услышавши, однако не могли понять, что бы тому была за причина, и ни мало не помышляли о том, что то был прямой хозяин нашей купленной лошади. Сей проклятый мужик не давал тому ни малого вида, но не говоря ничего, следовал за нами назиркою до самого Ревеля. По прибытии нашем к сему главному эстляндскому городу, остановились мы не въезжая в оный, в одной корчме, на большой дороге находившейся, и зять мой готовился ехать к командующему тогда стоящими тут полками, генерал-поручику барону Матвею Гртгорьевнчу Ливену. Но он не успел еще собраться, как увидели мы некоторых из наших людей, бегущих без памяти к нам из города, с неожидаемый и крайне досадным для нас известием, что помянутый шедший за нами чухна, следуя за ними в то время, как повели они в форштат поить лошадей, пред самою генеральскою квартирою закричал караул, и стал отнимать купленную нашу лошадь, называя ее своею, и что наши гренадеры, не давая ему оной, сделали драку и за то, по приказанию самого генерала, забраны все и с лошадьми под караул. Встреча сия была для нас очень неприятна. Я оробел сие услышав, и боялся, чтоб мне за то какой беды не было. Самому зятю моему наводило сие сомнение, и для того поспешал он скорей иттить к генералу. Но пришед туда, нашел дело еще в худших обстоятельствах; мужик имел между тем время нажаловаться на нас генералу, и обвинял нас тем, чего у нас и на уме никогда не бывал, а именно, что лошадь сию никто иной, как мы сами у него украли. А генерал, будучи природный эстлянец и великий всем чухнам защитник и покровитель, пылая тогда гневом и яростию, и в бешенстве своем клялся, что он разжалует меня за то без суда вечно в солдаты. Зять мой ужаснулся, услышав о сем в канцелярии генеральской, куда он прежде зашел, и не знал, что делать и как защитить меня от предстоящего мне толь великого и напрасного бедствия. Он хотя и рассказывал в канцелярии порядок всего дела и о нашей невинности, однако его уверяли, что генерал по горячности своей ничего того не примет, и что я, конечно, претерплю несчастие, если не предпримется какое-нибудь другое средство». Дело удалось спустить на тормоза. 12 рублей - значительная сумма по меркам того времени.


Ситуация с Болотовым была далеко не единичной. Из воспоминаний H. Н. Муравьева, участника войны 1812 года: «Надобно было покупать лошадей, по одной вьючной и по одной верховой каждому. Брат Михаила был обманут на первой лошади цыганом, а на другой шталмейстером какого-то меклен- или ольденбургского принца. Он ходил о последнем жаловаться самому принцу; но немец объявил ему, что никогда не водится возвращать по таким причинам лошадей и что у него на то были глаза. Брату был 16-й год, он никогда не покупал лошадей и не воображал себе, чтобы принц и генерал мог обмануть бедного офицера, но делать было нечего. Итак, деньги его почти все пропали на приобретение двух разбитых ногами лошадей, помочь же сему было нечем». О попытке обмануть вспоминал и А. А. Игнатьев: «Потом мне сказали, что у самого великого князя Николая Николаевича продается за высокую цену, за тысячу пятьсот рублей, его собственная гнедая лошадь. Мы с отцом поехали посмотреть и попали в довольно неловкое положение. Получив разрешение великого князя, я стал пробовать эту прекрасно выглядевшую лошадь в его собственном крохотном манеже при дворце на Михайловской площади. Все шло хорошо до минуты, когда отец стал требовать прибавить на галопе аллюру. Я шел все скорее, а отец требовал еще нажать, пока я сам не услышал, что лошадь сильно хрипит. Мне оставалось поскорее спешиться и попросить передать великому князю благодарность за его сомнительную любезность по отношению к легковерному будущему кавалеристу».


Значительную сумму могли составлять расходы на питание. Чтобы снизить финансовое бремя, некоторые офицеры могли кооперироваться. Иногда высокопоставленные офицеры держали так называемые «открытые столы». На обед к ним могли прийти их менее обеспеченные сослуживцы.  Из воспоминаний Н. Н. Муравьева. «Я жил вместе с братом Александром и двоюродным братом Мордвиновым. Случалось нам ссориться, но доброе согласие от того не расстраивалось. Мы получали от отца по 1000 рублей ассигнациями в год. Соображаясь с сими средствами, мы не могли роскошно жить. Было даже одно время, что я во избежание долга в течение двух недель питался только подожженным на жирной сковороде картофелем. Матвей часто приходил разделять мою трапезу, нимало не гнушаясь ее скудостью. Помню, как я в это голодное время пошел однажды на охоту на Охту и застрелил дикую утку, которую принес домой и съел с особенным наслаждением. <…> По воскресеньям бывал я на вечерах у Н. С. Мордвинова, где танцевали».

Также офицеры скидывались на проведение торжественных обедов для высокопоставленных гостей, памятные подарки и иные подобные траты. Суммы зависели от конкретного полка и в некоторых случаях (особенно в Петербурге) были действительно большими.

К этому добавлялись и другие бытовые расходы, ведь и обычные нужды никто не отменял. Добавлялись и расходы на досуг. Офицеры могли посещать театры, при этом сидеть в партере, особенно гвардейскому офицеру, считалось неприличным. Некоторые спускали деньги в карты. Некоторые тратили деньги на прекрасных или не очень дам. У некоторых были многочисленные семейства.

Как видим, среднестатистический офицер не был богатым человеком, если не имел иных доходов.