12 лет в социальной сфере: честная история о выгорании и бессилии
Вчера я помогла инвалиду оформить пособие. Теперь он будет получать 23 тысячи рублей в месяц вместе с пенсией. Я искренне рада за него. Однако моя зарплата за двенадцать лет работы составляет всего 32 тысячи.
Абсурд? Да. Но это моя реальность.
Вечером мне позвонила подруга и пригласила в кафе. Я проверила остаток на карте и солгала, что занята. Мне стыдно было признаться, что до зарплаты ещё пять дней, а у меня всего девять тысяч на всё. Двенадцать лет я помогаю людям. Но так и не научилась помогать себе.
Казалось, я выбрала дело всей жизни
Двенадцать лет назад пришла с горящими глазами. Социальный работник — звучит гордо. Поддержка тех, кого все отвергли. Благородная миссия. Настоящая польза людям.
Мне тогда было двадцать три. Я свято верила в справедливость и считала, что главное — не доход, а предназначение.
Сейчас мне тридцать пять. Я измотана. Я в ярости. И да, теперь я ежедневно думаю о деньгах. Потому что высокие идеалы не оплатят аренду и не купят новую зимнюю куртку взамен старой, которую ношу третий сезон.
Иллюзии развеялись быстро. Осталась только изматывающая рутина. Океан работы за гроши.
На фото: Моя Махачкала
32 тысячи. За всё
Знаете, что входит в мои тридцать тысяч?
Визиты к одиноким старикам и инвалидам. Ношение тяжёлых сумок на пятые этажи без лифтов. Мытьё полов у тех, кто не может сам. Бесконечные выслушивания одних и тех же историй, потому что кроме меня им некому излить душу.
Оформление бумаг, которые им не под силу. Битвы с бюрократией за пособия и льготы.
Вчера полдня провела в МФЦ за оформлением документов для пожилой женщины. Сотрудница за стойкой скучала. Её зарплата, между прочим, выше моей. Я проверяла.
Позавчера ездила к больному дедушке — купила лекарства за свои. Две тысячи. Месяц буду ждать компенсации.
Моя подруга — офисный менеджер. Сидит за компьютером, пьёт кофе, общается с клиентами. Сорок пять тысяч. Недавно пожаловалась на усталость. Я промолчала.
Те, ради кого я ещё держусь
У меня двенадцать подопечных. Двенадцать человек, брошенных родными, забытых государством, вычеркнутых из общества.
Анна Ивановна, семьдесят восемь. Трое дочерей в других городах. Звонят раз в полгода, на праздники. Она оправдывает: "У них свои заботы". А сама ждёт меня у окна каждую среду. Печёт блины, хотя пенсия — пятнадцать тысяч.
Сергей, тридцать девять, инвалид-колясочник после аварии. Жена ушла, друзья исчезли. Я прихожу дважды в неделю. Помогаю по хозяйству, приношу продукты, просто разговариваю. Он говорит, что я единственная, кто смотрит ему в глаза, а не на коляску.
Люда, мать-одиночка с тремя детьми. Муж скрылся, алиментов нет. Работает продавцом за двадцать восемь тысяч. Я добилась для неё пособий, нашла благотворителей для детской одежды. Она плакала от благодарности. А я думала: наши зарплаты почти равны, только у неё трое иждивенцев.
Ради них я встаю по утрам. Не ради наград и не ради карьерного роста — его здесь нет. Чтобы Анна Ивановна не оставалась наедине с четырьмя стенами. Чтобы Сергей не чувствовал себя ненужным. Чтобы у Люди хватало на еду детям.
Но иногда я спрашиваю себя: а кто позаботится обо мне?
Выгорание — когда слёзы закончились
Первые годы я часто плакала. Приходила домой и рыдала в подушку. От бессилия, от изнеможения, от чужой боли, которую пропускала через себя.
Теперь не плачу. Просто нет ресурсов даже на слёзы.
Подъём в семь утра. Два автобуса через весь город — живу на окраине, там дешевле. Рабочий день до шести. Часто задерживаюсь до восьми — отчёты, документы, срочные вызовы. Дома — в девять. Перекус. Падаю без сил.
Выходные? Какие выходные. Если бабушке стало плохо в субботу, она не будет ждать понедельника. Еду, помогаю, трачу законный отдых.
Ноги гудят к вечеру так, что снять обувь — пытка. Спина ноет от тяжестей. Голова раскалывается от постоянного напряжения.
А ещё я — живой контейнер для чужого горя. Каждый день. Часами. Болезни, одиночество, несправедливость, страдания. Впитываю всё, а выплеснуть некуда.
Психолог? На какие деньги? Тридцать тысяч уходят на жильё, еду, проезд. Психолог — непозволительная роскошь. Парадокс: помогаю всем, а себе помочь не в силах.
Благодарность прекрасна. Но счёт за квартиру ей не оплатить
Меня благодарят. Искренне, от всего сердца. Целуют руки, плачут, называют спасительницей. Дарят самодельные подарки. Это трогает, честно.
Начальство тоже хвалит. Грамоты, благодарности, звания. Торжественные речи: "Вы наша опора", "Без вас мы бы не справились".
А потом я еду домой на автобусе — такси не по карману. Считаю, сколько осталось до зарплаты и хватит ли на нормальные продукты.
Повышение? Шутки плохи. Премия? Тысяча к празднику, если повезёт. Индексация? Три процента раз в два года.
На словах я — ценный специалист. На деле получаю как кассир в супермаркете. Только кассир не таскает тяжести, не впитывает чужое горе и уходит с работы по графику.
Государство трубят о социальной политике. Но тем, кто её воплощает, платят копейки. Железная логика.
Двадцать раз собиралась уволиться. Искала варианты, ходила на собеседования. Везде предлагали больше за меньший труд. Но не смогла уйти. Чувство долга.
Придёт новый работник. Зелёный, неопытный. Сбежит через месяц, как предыдущие. А мои старики останутся одни.
Вот и держусь. Выгораю, злюсь, валюсь с ног. Но продолжаю.
Может, я глупа. Может, давно пора уйти зарабатывать нормально. Но не могу их бросить. Просто не в силах.
Сколько стоит человеческая жизнь?
Двенадцать лет я реально помогаю людям. Вытаскиваю из бездны, куда они попали не по своей воле. Возвращаю им достоинство и человечность.
За это мне платят 32 тысячи. После двенадцати лет стажа.
Блогер распаковывает посылки на камеру. Миллионы, сотни тысяч. Я спасаю людей от отчаяния. Тридцать тысяч.
Справедливо? Нет.
Я не прошу миллионы. Я прошу достойную оплату. Чтобы не считать каждую копейку. Чтобы не отказываться от встреч с друзьями из-за стыда. Чтобы не покупать подопечным лекарства в ущерб себе.
Завтра я снова пойду к своим старикам. Потому что если не я, то никто. Но хотелось бы, чтобы хоть раз спросили: "А как ты? Тебе помочь?"
Пока не спрашивают. Значит, продолжу одна.
