Правила семейной жизни на Руси

Идеалом красоты на Руси многие века была полнотелая и широкобедрая женщина, пышущая здоровьем. В те времена мужчины совсем не жаловали худышек. Худоба была символом либо нищеты, либо болезни. Также сваты в те времена боялись взять «ялицу», то есть бесплодную девушку. Считалось, что худые девушки не смогут забеременеть или выносить ребенка. У них зачастую узкий таз, поэтому в древности они часто умирали при родах либо же погибал ребенок. Так или иначе, худобу наши предки считали признаком уродства, вырождения.






Сейчас родинка на щечке — синоним красоты, а раньше обладательниц таковых замуж не брали. Любые отметины на теле — большие родимые пятна, родинки — считались серьезными недостатками для будущей невесты. Наличие небольшой царапины, болячки и даже насморка могло поставить под угрозу будущее замужество девушки. В связи с этим невесту старались никому не показывать и все царапины, ушибы залечить именно перед свадьбой.






Невест перед свадьбой тщательно охраняли еще и потому, что находились «доброжелатели», которые пытались помешать свадьбе. Например, царь Михаил Федорович захотел жениться на бедной дворянке Марии, а его мать эта кандидатура не устраивала. Когда должна была состояться свадьба, невеста заболела. Причина заболевания была проста — девушка отравилась пирожными с несвежими взбитыми сливками, которые ей подсунула мать Михаила Федоровича. Хотя со здоровьем у нее все было хорошо, этот факт стал причиной расторжения помолвки. В то время в ход шло все — и колдовские заговоры, и женские хитрости.






Если девица не могла в одиночестве покинуть стены родительского дома, то замужняя женщина не имела права куда-либо выйти, даже в церковь, без разрешения супруга. Зато если уж покидала семейное гнездо, то при полном параде: насурьмив брови, нарумянившись и набелившись, «притом так грубо и заметно, что кажется, будто кто-то пригоршней муки провел по лицу их и кистью выкрасил щеки в красную краску».

Жены знатных людей ездили в закрытых каретах, обтянутых красной тафтой, где «восседали с великолепием богинь». Лошадь украшалась лисьими хвостами. Рядом бежали прислужники.






«Домострой» (свод правил и наставлений XVI века) ввел некоторые ограничения в привычные отношения. Бить жену рекомендовалось «не перед людьми, наедине поучить» — «плеткою вежливенько побить, за руки держа». Звучал в сборнике и другой призыв к гуманности: «…ни по виденью не бите, ни под сердце кулаком, ни пинком, ни посохом не колотить, никаким железным или деревянным». Потому что кто «с сердца или с кручины так бьет, много притчи от того бывают: слепота и глухота, и руку и ногу вывихнут и перст, и главоболие, и зубная болезнь, а у беременных жен и детем поврежение бывает в утробе». Иностранцы дивились, что при всем при том «русские жены в частом битье и бичевании усматривали сердечную любовь, а в отсутствии их — нелюбовь и нерасположение мужей к себе».






Секс с незамужней или холостым вообще не считался прелюбодеянием и назывался «блудом». Мужчин за него зачастую не наказывали, а женщин могли сослать в монастырь или дать плетей. Прелюбодеем считался тот, кто имел на стороне длительную связь с чужой женой или любовницу и детей от нее. Правда, рассматривались и другие варианты — например, в «Правосудии митрополичьем» (XII век) рассказывалось о двух женах, живущих с одним мужем, а в «Сказании об убиении Даниила Суздальского и начале Москвы» (XVII век) два «сына красны» боярина Кучки «жыша со княгиной в бесовском вожделением, сотонинским законом связавшися, удручая тело свое блудною любовною похотною, скверня в прелюбодействии». Неверного подвергали штрафу в пользу церкви.

Уличенная в блуде замужняя женщина должна быть бита кнутом, а затем несколько дней провести в монастыре, питаясь водою и хлебом. После чего ее вторично бьет муж за запущенную дома работу. Мужа же, простившего блудницу, следовало подвергнуть наказанию.






Демонстрация жены гостю была величайшим знаком почтения. В 1643 году князю Льву Шляховскому так понравился голштинский посол Адам Олеарий, что он увел его в специальный зал. Вскоре туда вошла жена в пышном наряде. Посол должен был взять у нее из рук рюмку водки, пригубить и, если муж подаст знак, поцеловать хозяйку в губы.

«К нам вышла его жена, очень красивая лицом… и в сопровождении прислужницы, несшей бутылку водки и чарку. При входе она сначала склонила голову перед мужем своим, а затем передо мной, велела налить чарку, пригубила ее и затем поднесла ее мне, и так до трех раз. После этого граф пожелал, чтобы я поцеловал ее. Не будучи привычен к подобной чести, я поцеловал ей только руку. Он, однако, захотел, чтобы я поцеловал ее и в уста. Поэтому я, в уважение к более высокой персоне, должен был принять эту согласную с их обычаями честь».






«Нигде, кажется, кроме России, нет по крайней мере того, чтобы один вид кровосмешения приобрел характер почти нормального бытового явления, получив соответствующее техническое название — снохачество», — писал Владимир Набоков. Это повсеместная практика в русской деревне, при которой мужчина — глава большой крестьянской семьи (живущей в одной избе) — состоит в половой связи с младшими женщинами семьи, обычно с женой своего сына (связь свекра с невесткой, называемой сноха). Эта практика получила особое распространение в XVIII-XIX веках, сперва в связи с призывом молодых крестьян в рекруты, а затем и в связи с отходничеством, когда молодежь уходила работать в города и оставляла жен дома в деревне.






Если семейная жизнь совсем разладилась и на мир между супругами нет надежды, то один из них может уйти в монастырь. Коли уйдет муж, а жена его снова выйдет замуж, ушедший может стать священнослужителем, даже если прежде варил пиво. Если же жена бесплодна, то, отправив ее в монастырь, мужчина имеет право через шесть недель снова жениться.

В кодексе норм «распуста» (развода), входящего в состав «Устава князя Ярослава» (XIII век), приводились поводы развода с женой: в случае прелюбодеяния, подтвержденного свидетелями; из-за общения с посторонними без разрешения; за покушение на жизнь мужа или несообщении об угрозе такового. Жена, в свою очередь, могла попросить развода, если благоверный «клеветнически обвинял ее в измене» (без доказательств). Поводом также могло послужить длительное безвестное отсутствие второй половины, когда местонахождение неизвестно.






Церковный брак в православии трактует повторный брак как нежелательный. Каноническое право дозволяло только три брака. Святитель Григорий Богослов говорил: «Первый брак — закон, второй — понуже прощение слабости ради человеческия, третий — законопреступление, четвертый — нечестье, понеже свинское есть житие». Тем не менее вдовцы и разведенные женились — и по третьему, и по четвертому разу. Церковь хоть третий брак и порицала, но все-таки считала, что это лучше, чем жить во грехе. А вот четвертое по счету обзаведение семьей однозначно считалось незаконным. Брак подвергался немедленному расторжению, а священник, повенчавший такую пару даже по неведению, лишался сана.






Выполнением супружеского долга, хоть и было это делом законным, предпочитали Господа не оскорблять. Перед тем как приступить к делу, снимали нательный крестик. Если в комнате висели иконы с ликами святых, их тщательно завешивали. В этот день предпочтительнее было не посещать церковь, а уж если возникала непреодолимая необходимость, то только тщательно обмывшись и переодевшись в чистое.






Женщина, потерявшая мужа и больше не вступившая в брак, автоматически получала все те права, которых была лишена в браке. Она управляла имуществом, становилась полноценной хозяйкой в своем доме и главой семьи, если таковая имелась. В обществе вдовы пользовались уважением.