Кто хватается за пистолет при слове «культура»?

Согласно малораспространённому, но очень красивому мифу, звучит она в пьесе одного немецкого драматурга в следующих обстоятельствах. Расфуфыренная высококультурная публика расходится то ли после концерта, то ли после спектакля, предаваясь умным рассуждениям о только что услышанном и увиденном. У подъезда побирается нищая девочка. Публика обходит её, стараясь не замечать... И вот тут-то герой и произносит эту сакраментальную фразу.




Согласитесь, красиво. Но, к сожалению, тоже неправда.

Хотя это действительно слова из пьесы, которая называется "Шлагетер" (фамилия), а написал её драматург Ганс Йост. Он был, что назывется, "реакционером": не любил буржуазной публики (как мы сегодня у себя говорим, "либерды"), любил простой германский народ и считал виновником его невзгод евреев; всё это вместе сделало его сторонником Гитлера.

Фраза произносится при следующих обстоятельствах. Герой пьесы, недавний участник Первой мировой войны, молодой лейтенант Альберт Лео Шлагетер (реальное историческое лицо) готовится к поступлению в университет. Он считает, что должен осваивать азы политэкономии, потому что главная политическая борьба за будущее нации развернётся не на поле брани, а в политических и финансово-промышленых лабиринтах.

С ним не согласен его товарищ, считающий, что бороться нужно здесь и сейчас, с оружием в руках. Именно он в ходе спора с Шлагетером и произносит пресловутую фразу. Всё? Нет.




Самое интересное, это реальная история Шлагетера – участника германских добровольческих отрядов, о которых мы в силу понятных причин мало что знаем. (Вернее, не мало что, а мало кто.)

После официального окончания Первой Мировой войны, в которой Германия была объявлена потерпевшей поражение, вооружённое сопротивление немцев отнюдь не прекратилось. Вчерашние солдаты и офицеры не все отправились в Берлин искать работу, спорить об искусстве, напиваться и тосковать, как в романах Ремарка. Нет, армия не прекратила существования. На её основе возник так называемый "Добровольческий корпус", Фрайкор, и ему было суждено сыграть весомую роль в истории.




В частрности, Фрайкор воспрепятствовал "большевизации" Латвии. А главное, не допустил успеха коммунистической революции в Германии в 1919 году и тем самым – положил конец надеждам на Мировую Революцию. Российским большевикам пришлось считаться с тем, что события происходят не в сферическом вакууме революционной теории, а в конкретной стране с конкретными условиями и традициями, что привело к смене курса на "победу революции в отдельной стране" и осознанию необходимости её модернизации.




Но это было потом. Жизнь же бойца Фрайкора Альберта Лео Шлагетера оборвалась следующим образом: он организовывал железнодорожные диверсии в Руре (области, отторгнутой от Германии по итогам войны), был задержан французскими властями и расстрелян.

В финале пьесы Йоста он стоит на коленях перед расстрельной командой спиной к зрительному залу. Солдаты целятся сквозь его тело в зрителей. Шлагетер восклицает: "Германия! Молю! Приказываю! Поднимайся!" Звучит залп, вспышка... Конец.




Вот такая история. Она не является пропагандой нацизма. Нацизму ещё только предстоит зародиться в умах немцев; а пока это время Веймарской республики – буржуазной, лицемерной, коррупционно-воровской и чрезвычайно собою довольной – как всякая "демократия не для всех". Это было время тех, кто был готов на многое, чтобы положить ей конец. На слишком многое...

А в общем, жалко, что второй миф (про культурную публику и нищую девочку) – неправда.